Грюза: Давайте обсудим автореферат по специальности 10.02.19 – теория языка на соискание ученой степени доктора филологических наук Бринева Константина Ивановича на тему «Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза» специальность 10.02.19 – теория языка. – Кемерово, 2010. (42 с.).

Вопросы языкознания-2 

Об автореферате диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук Бринева Константина Ивановича на тему «Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза» специальность 10.02.19 – теория языка. – Кемерово, 2010. (42 с.).

Грюза: Давайте обсудим автореферат по специальности 10.02.19 – теория языка.
Архиназаврус: Давайте лучше не будем этого делать.
И без него голова кругом идет: опять тестирование, а еще реформа МВД, декларация о налогах…
Грюза: Тема и нас касается. Мы же гуманитарии, как ни как.
В вопросах методологии и стилистики у лингвистов многому можно поучиться.
Архиназаврус: И чему это мы можем научиться?
Грюза: Для юриста представляют интерес рассуждения о природе знания, об истине, о познании, о роли языка в познании. На мой взгляд, автор проявил достаточно большую осведомленность по данной проблематике.
Причем я заметила, что для юристов и лингвистов одни и те же проблемы (эпистемологии) выглядят различным образом.
Крабби: Наверное, язык науки тому виной.
Грюза: Может быть.
Во всяком случае для меня было большим откровением узнать, что оказывается современная теоретическая лингвистика стоит на позициях релятивизма и субъективизма («субъективная теория истины»). Не думала, что настолько распространен у филологов скептический взгляд на познавательные возможности субъекта.
Для профессионала, очевидно, что в языковой форме можно лишь в ограниченном виде выразить бесконечность окружающего мира. Это правильный подход. Но ведь был советский формат, неужели он никак не сказался на мировоззренческой основе отечественной лингвистики? Вот скажем, современная процессуальная наука живет в советском (полусоветском) формате и мало озабочена сменой своей парадигмы.
Кстати, в вопросах эпистемологии я не разделяю основной пафос работы К.И. Бринева – создание такого теоретического фундамента для прикладных, экспертных лингвистических исследований который позволил бы устанавливать истину, факты действительности. Хотя подобные выводы диссертанта нашли бы горячий отклик у многих моих коллег, сторонников «объективной истины».
Однако, на мой взгляд, это невозможно. Причина – в ограниченности выразительных средств языка, включая язык права. По-моему лучше рассматривать язык как средство приспособления человека и общества к окружающей среде и одновременно средства, оказывающего обратное воздействие на эту среду и человека. В этом плане более адекватной являются конвенциональная, когерентная теории истины. Корреспондентская теория, несмотря на свою привлекательность, может быть риторическим лозунгом, но не руководством к действию (для судебного деятеля).
Третье. Отмечу трезвую оценку диссертантом состояния судебной лингвистической экспертизы. По-моему переформулирование исходных принципов теоретической и юридической лингвистики вряд ли изменит характер и результативность прикладных упражнений лингвистов-экспертов.
Хотя, К.И. Бринев утверждает, что можно выставить объективные критерии оценки оскорбления, угрозы и пр.
Ученые рассуждения о пределах компетентности эксперта-лингвиста, предмете судебно-лингвистической экспертизы и доказательственной значении заключения понравились мне прежде всего стилем, хотя и не прояснили ответа на вопрос «что делать?»
Создание метатеории лингвистики? Сомневаюсь, что это вообще возможно. А главное – зачем?
Если же говорить о процессуальной деятельности, то оценка судьей любого доказательства, в том числе заключения судебно-лингвистической экспертизы осуществляется по внутреннему убеждению в совокупности с другими доказательствами. Ни одно доказательство не имеет заранее предустановленной силы. В том числе судебно-лингвистическая экспертиза. Следователь разрешает правовой вопрос о наличии состава оскорбления, клеветы в тексте. Доказательственное значение (убедительность) заключения эксперта складывается из целого ряда факторов, многие из которых как раз таки субъективны.
И наконец, не могу не сказать еще об одном, так сказать, привходящем обстоятельстве. Дело в том, что сейчас обсуждается вопрос об изменении номенклатуры научных специальностей по юриспруденции и предлагается создать специальность 12.00.12 – судебная экспертиза, криминалистика, оперативно-розыскная деятельность. В частности, лоббируется идея о том, что теория судебной экспертизы – самостоятельная наука. Я против этого. И вижу подтверждение своей правоты в анализируемом автореферате К.И. Бринева: все правильно обсуждение проблем «судебной лингвистической экспертологии» должно осуществляться в рамках лингвистики, а медицинской экспертологии – в рамках медицинской специальности и т.д.
И вообще нечего плодить …
Архиназаврус: Короче.
Грюза: Если короче, то рекомендую автореферат Бринева тем процессуалистам, кто интересуется вопросами теории доказательств.
Крабби: Все таки должен же быть какой-то порядок. В умах.
Вот что положить мне в теоретическую основу диссертации. Какая теория верная? На что опереться?
Грюза: Есть только одна неверная теория. На нее не опирайся.
Крабби: Какая?
Грюза: Та, что недоступна критике.
Крабби: Ну а метод, методология?
Грюза: Все сгодится.
Крабби: Вы что хотите, чтобы эксперты ВАКа меня порвали?
Грюза (подражая Вавилову): На костер пойдем. Будем гореть. Но от своего не отступим.
Червь: Тьфу. Ничего не понял.

 

Подробнее о рубрике "Живой уголок dr. Aleksandroff'a" см.: http://www.iuaj.net/node/268